Новые умные в современном искусстве

Крупнейший в России и Восточной Европе частный музей современного искусства «Эрарта» из Санкт-Петербурга впервые представил свою коллекцию в Новосибирске.

О проекте «Эрарта в России», современных придворных художниках и даосах, и о том с кем дружат кураторы, я побеседовала с директором музея «Эрарта» Михаилом Овчинниковым и куратором выставки Владимиром Назанским. Интервью опубликовано в новосибирском журнале Стиль # 1(100)2013

Михаил, расскажите о проекте «Эрарта». В чём его миссия?

Как проект мы существуем с 2007 года и уже тогда решили, что в нашей коллекции обязательно должны быть представлены работы художников, живущих в разных городах России. Мы хотим иметь право называться музеем именно российского искусства, а не только питерского или московского. На протяжении уже пяти лет мы ведём эту деятельность, ездим по стране, знакомимся с художниками, кураторами, музейщиками.

Как вы оцениваете региональное искусство?

Я бы не стал употреблять термин региональное искусство, искусство - оно везде искусство. Ценз, который существует в столице, конечно, отсекает многие вещи, многие явления и нам это не нравится. Мы считаем, что в искусстве не должно быть диктата какой-то одной идеологии и стремимся преодолевать идеологические установки на некую непременную актуальность в искусстве. Мы показываем работы художников разных поколений и стремимся задействовать тот пласт искусства, который делался в 70-е, считаем, что он не должен незаслуженно забываться, показываем как художников старшего поколения, так и совсем молодых.

Как формируется коллекция? Есть ли у музея предпочтение какого-то направления в современном искусстве?

У нас широкая установка на авангардное искусство, имеющее философский подтекст. Совсем не обязательно оно должно быть ориентировано на социальные или политические проблемы, хотя сейчас это, конечно, одно из самых магистральных направлений в современным искусстве и это то, что понимается как актуальное. Мы смотрим на этот предмет шире и считаем что искусство, которое несёт в себе глубокий смысл и актуально для человечества, не сводимо к одной-двум темам, которые у всех на слуху. Мы не включаем в поле наших интересов искусство декоративное, «глубокий» смысл которого заключается в том, что оно хорошо продаётся или хорошо украшает интерьер. На самом деле, здесь происходит путаница понятий, когда под видом глубоко философского и современного искусства протаскиваются абсолютно салонные вещи. Это ведь не только в России происходит, это имеет место во всем мире. Я был глубоко разочарован, когда посмотрел основной проект 3-й московской биеналле современного искусства. На мой взгляд, это был абсолютно декоративный проект, за исключением нескольких работ. Однако все это должно было быть оправдано комментарием большого куратора. Там было много просто интерьерных вещей, современных по технологиям (аудио, видео, компьютеры и прочее), но по сути совершенно поверхностных. И здесь мы встречаемся с вечной проблемой, что есть искусство глубокое, а есть – поверхностное.

Расскажите о новых концепциях в музейном деле.

В современном музейном мире существуют три модели музеев: музей-храм, музей-развлекательный центр и музей-форум. Музеям современного искусства не подходит модель музея-храма, и не только потому, что они не занимаются хранением древних раритетов. Они обладают другими возможностями, они мобильнее, демократичнее и способны работать с широкой аудиторией. Вообще, это актуальная проблема для российского музейного дела – умение работать с аудиторией, не просто продавать билеты и вести экскурсии, а пытаться, с одной стороны, максимально приблизить зрителя к пониманию того, что представляет музей, а с другой стороны, давать самой аудитории возможность высказаться.

Вы много ездите по регионам, можете сравнивать. Где наиболее активная художественная жизнь? С чем это связано? Что этому способствует?

Проект «Россия в Эрарте» дает нам большой опыт в этом отношении. Сейчас переходный период, я думаю, так не может быть всегда, это должно во что-то трансформироваться. Сейчас частные институции перехватывают инициативу у государства. Практически все наши партнёры по этому проекту, которые привозят к нам выставки из своих городов, вкладывают свои средства и усилия, это всё частные организации, или государственно-частные партнёрства, как СЦСИ в Новосибирске. В Перми мы работали с частным фондом, который занимается искусством, в Самаре с коммерческой девелоперской компанией, которая купила в центре Самары территорию бывшего завода подшипников и сделала там, в том числе, и арт-центр. Для них это одно из направлений, но они стараются развивать культурную ситуацию в городе. Посмотрите на Москву, проект Гараж, это всё частные проекты, когда люди уже не просто меценаты, которые покупают работы и поддерживают художников, но когда создаются институции. Нельзя сказать, что в стране благоприятный климат для частной инициативы, тем не менее, люди это делают, и я знаю проекты, которые ещё только задуманы, которые ещё будут открываться.

Что сейчас происходит с искусством? Кто-то считает, что современное искусство становится закрытым и понятным только узкому кругу профессионалов, кто-то напротив, говорит, что всё поглотила масскультура…

Это зависит от посредника, искусствоведа, куратора, как искусство подаётся, в какой контекст попадает. Есть мнение, и даже среди авторитетных людей, что искусство contemporary art - это такой закрытый клуб для элиты, с одной стороны, для очень предприимчивых художников, с другой стороны, для очень богатых потребителей, - это одна точка зрения. Кстати, музеи тоже могут быть очень закрытыми, существующими только для избранных и совершенно не заинтересованными в социальном поле, которое их окружает. Но в развитом обществе такая стратегия подвергается резкой критике. Например, хорошо известна история, когда в 60-х музей МОМА подвергся обструкции со стороны художников за то, что отказался спонсировать проект, посвящённый вьетнамской войне, он назывался «…and babies» , то есть «всех убиваем, и младенцев тоже». Критиковали музеи и за социальную пассивность, и за закрытость, и за невнимание к художникам-женщинам. Это очень живой процесс, и музеи должны слышать свою аудиторию.

Но желание привлечь как можно больше зрителей может привести к другой крайности, когда музей превращается в развлекательный центр.

Но если у музея есть конструктивные цели и ориентиры, то вряд ли он скатится в шоу-бизнес. Другое дело, если таких ориентиров нет, тогда музей легко может превратиться в то, что называется «ресторан с музеем». Но в современном мире может существовать и то, и другое, и третье.

Владимир Назанский –известный искусствовед и куратор , арт-критик, член Ассоциации искусствоведов России, арт-директор «Нового музея» в Санкт-Петербурге. Работал в разных музеях страны, в том числе в НГХМ, был директором Ханты-Мансийской художественной галереи.

Расскажите, что происходит в искусстве в целом.

О тотальной гибели искусства говорят уже лет сто. А живопись так вообще беспрестанно хоронят, а она всё живёт. Но, если оглянуться на статистику, Никогда ещё человечество так масштабно и тотально не было увлечено искусством, никогда так много людей не ходили по музеям, не было столько художественных заведений, институтов, училищ. Меняются технологии, меняется ощущение искусства. Искусство постоянно разветвляется, и многие формы деятельности, которые раньше, например, в древней Греции, считались философией, теперь относят к искусству. Диоген и его философский круг, киники, сейчас считались бы искусством.

Но ведь музеи перестают закупать живопись..

В России - да. Но, в России много чего бывает не так, как в цивилизованных странах. Но искусство существует не потому, что его поддерживают или не поддерживают музеи, фонды и государство. Все это может лишь способствовать бытованию, а не определять смыслы, искусство не сводимо ни к музеям, ни к арт-рынку, так же, как не сводима к тем ли иным институциям художественная рефлексия личности, это просто свойство человека.

Несмотря на то, что людей, интересующихся искусством, становится больше, авторитет профессии художника падает. Довольно распространенная реакция на современное искусство: «Что это за искусство? Я тоже так могу».

Бывает, что люди путают искусство как особую форму высказывания с ремесленными навыками. Дело ведь не в том, красивый ли был почерк у Мандельштама. Нет, почерк был не красивый, но он писал гениальные стихи. А писать красивым почерком могла большая часть грамотного населения его современников. В живописи то же самое: дело не в том, кто формально лучше нарисует гипсовую статую, а какие мысли, чувства, энергии порождает художник. Это не спорт: кто дальше прыгнул, кто лучше нарисовал. В истории искусства немало художников, которые вообще не учились и создавали свой стиль на грани примитивизма, но, тем не менее, эти художники сумели рассказать о жизни гораздо больше, чем так называемые профессионалы, погружённые в эзотерический круг своих ремесленных проблем, которые мало кому интересны.

Насколько фраза Горана Джоржевича «История искусства нашего времени - это история дружбы» отражает действительность?

С одной стороны, это так, но дружеские чувства у профессионалов чаще всего и возникают по профессиональному поводу. Если куратор испытывает симпатию к художнику, в этом есть свои смыслы и причины. Если художник делает интересные вещи, созвучные мыслям куратора, то и возникает некая основа для взаимной работы и симпатии. Бывает и наоборот. Мне приходилось, как куратору показывать не просто неблизких, а даже антипатичных мне людей. Но если это важно, если вещь нужно показать в рамках логики конкретной выставки, то мои симпатии-антипатии имеют подчинённое отношение.

Бывало так, что талантливый живописец, особенно в позднесоветские времена, имеет ужасный характер: он капризен, он алкоголик, с ним невозможно общаться, но в минуты просветления делает такие пронзительные вещи, что куратор всё равно приходит, перешагивая через прилипшие к грязному полу окурки и перекатывающиеся бутылки, трясёт этого художника и всё-таки договаривается взять у него несколько работ. Но эти мифологические истории уходят в прошлое. Сейчас те, кто хотят работать и продвигаться, ведут очень адекватный сосредоточенный образ жизни. Тип художника, как капризного и непредсказуемого пьяного гения, уже в значительной степени ушёл, чаще встречаются умные, адекватные, хорошо образованные художники, подчас думающие поинтереснее куратора.

Вы сейчас много ездите по разным городам, расскажите, где художественная жизнь наиболее активная и что этому способствует? Как выглядит на общем фоне Новосибирск?

Все регионы подвергаются постоянному опустошению, особенно города, не обладающие сильной социокультурной гравитацией. Резкий перепад уровня жизни и активности арт-рынка, количества возможностей приводит к тому, что энергичные люди уезжают в Москву. Мало быть талантливым. Успеха добиваются люди, в которых энергичность, прагматизм и образование существуют в такой мере и комбинации, чтобы художник смог реализоваться в социальном плане. Не каждый город может это предоставить. И в этом плане Новосибирск в лучшем положении, но таких городов немного: Новосибирск, Екатеринбург, Красноярск, отчасти, Нижний Новгород, Самара, Пермь. Бывают исключения и среди небольших городов: Нижний Тагил, Ижевск. Бывают непредсказуемые стечения обстоятельств, которые делают художественную жизнь интереснее. Очень многое зависит от самих художников. Например, в Нижнем Тагиле был такой художник Владимир Наседкин, которого часто приглашали на разные международные выставки, биеннале графики. Всю получаемую информацию он вывешивал публично в Союзе художников. Бывает в провинции, отдельные художники, получив информацию, никому больше её не показывают, а он показывал всем и стремился к тому, чтобы как можно больше художников из Нижнего Тагила могли принимать участие в международной художественной жизни. Речь идет о доинтернетовской эпохе. Через десять лет стали заметны какие-то результаты, сложилась целая школа, своего рода нижнетагильская художественная аномалия (смеётся). Возникла плеяда интересно мыслящих и работающих художников. Уехал Наседкин в Москву и ситуация пожухла, часть художников разъехалась. Ученик Наседкина Уманский приехал в 1991-м году в Калининград, очень странный город, в котором не было ничего в художественной сфере, только – только тогда решили открывать художественную галерею. Он предложил проводить международную Балтийскую биеннале графики и сразу художественный статус города вырос.

Получается, вполне возможно совмещение в одном человеке талантливого художника и хорошего организатора?

Художник, работающий в контемпорари-арте, часто может быть и художником, и куратором, и критиком в одном лице. Такой тип личности сейчас получает распространение. Особенно в таких формах искусства, где интеллектуальная составляющая преобладает над сделанностью и художник не столько творит руками, сколько придумывает идею. Илья Кабаков с молотком и гвоздями сам инсталляции не строит. Здесь художник выступает как автор идеи, режиссер и руководитель технологического процесса.

Но я думаю, что рукотворное творчество, в силу своего чувственного и даже эротического начала, а в живописи это есть, не может исчезнуть. Готовы ли люди уйти от живой еды к питательным таблеткам, от натурального мяса к сосискам, от сосисок к капсулам с синтезированным питательным веществом?

Вполне в одном человеке могут уживаться разные вещи. Мне в этом видится правильный путь. Когда художник не просто «головастик», привлекающий исполнителей, а может и рукотворные вещи делать и высокотехнологичные и внятно артикулировать о том, что он сделал, написать текст. Личность уплотняется. Например, в Питере есть молодой художник Дашевский, в свои тридцать лет, прекрасный живописец и инсталлятор. При этом он выступает и как куратор и даже успел поработать директором банка. Кроме художественного образования, у него есть ещё и экономическое, и языки знает, и весь мир объездил. Такой тип художника постепенно кристаллизуется. Выросло новое поколение, их уже называют «новые умные», от двадцати до тридцати, которые умеют думать, видели мир, читают на двух-трёх языках. У них идёт активный обмен идеями, и они очень социальны. Но быть хорошим коммуникатором не означает быть эдаким свойским человеком, артистом и весельчаком. Человек может быть молчаливым, даже застенчивым, но хорошо общаться через тексты с десятками людей, причем по теме, по существу. Плотность и обусловленность жизни возрастает. Если человек вошёл в активный ритм самореализации, то заниматься чем-то с этим несвязанным некогда. Времени сейчас не хватает, коэффициент вовлеченности возрастает.

Но это совсем не исключает, что где-то на пересечении Оби и Иртыша или ещё где-то в тайге или в горах может быть художник, который слушает природу и создаёт по наитию свой исключительный мир, который тоже интересен и ценен. Это, конечно, не магистральный путь, но такой - корректирующий. Такие люди были всегда: например, в древнем Китае были и придворные художники, и даосы, что одиноко жили в хижине на горе. Но сейчас, если этого художника в его пустыне, в его лесу никто не найдет, о нём никто и не узнает. Темпы сейчас другие, и неизвестно, будут ли впоследствии, через пятьсот лет, вновь открывать наших современников. Активность всех процессов возрастает. Мир изменился с появлением интернета гораздо больше, чем мы себе это представляем. И культура, и искусство меняются. Ценность свежей мысли возрастает.

Сохранить